| Судьба ParaType: шрифтовой шторм / (#1 (3) 1998 Kиноплакаты русского авангарда ) Журнал [кAк) |
|
В связи с покупкой в 1997 г. фирмой Silicon Graphics, одной из крупнейших в американском компьютерном бизнесе, российско-американской фирмы ParaGraph International, ее отдел шрифтов ParaType прекращает свое существование как подразделение фирмы ParaGraph и продолжает свою деятельность в качестве независимой фирмы. Как это событие повлияет на отечественную типографику, предсказать пока сложно. Стоит напомнить, что в последнее время ParaType являлся практически единственным действующим в нашей стране производителем качественных кириллических шрифтов. Во всей России не найдется компьютера, на котором не были бы установлены шрифты ParaType. Почти во всей печатной продукции последнего десятилетия—от дензнака до рекламного щита—используются именно эти гарнитуры. Вклад создателей кириллических шрифтов в сегодняшнюю графическую среду просто неоценим. Сами же участники этого процесса (а многие из них проработали в ParaGraph’e по 6 лет) оценивают его по-разному. Тагир Сафаев бодрым голосом произнес несколько общих фраз, смысл которых в том, что все будет только лучше. Дмитрий Кирсанов сказал, что это ни для кого не было неожиданностью. Владимир Ефимов, Александр Тарбеев и Эмиль Якупов согласились осветить некоторые подробности происшедшего. Беседу с ними мы публикуем на наших страницах. [кАк): Известно, что в прошлом году фирма Silicon Graphics купила весь ParaGraph вместе с ParaTyp’ом, со всей интеллектуальной собственностью. Принималось ли в расчет ваше мнение по этому поводу? Владимир Ефимов: Ну, кто мы такие, чтобы нас спрашивать, мы же наемные служащие. Эмиль Якупов: Если серьезно, то, конечно же, это все обсуждалось на планерках, в которых участвуют начальники отделов. Я не хочу сказать, что мнение начальника отдела шрифтов было решающим, но возможность высказаться, безусловно, была. Я даже уверен, что если бы большинство участников таких планерок были против, сделка бы не состоялась. [кАк): То есть вы всегда выступали как одна команда, и отчасти от вас самих зависело, что с вами произойдет? Э.Я.: Когда в фирме работает около 200 человек и фирма занимается довольно разными направлениями как с точки зрения используемых технологий, так и с точки зрения бизнеса, довольно трудно назвать ее «командой». Отдел шрифтов в силу своей специфики был довольно обособленным подразделением в фирме, а шрифтовой бизнес никогда не являлся ключевым для ParaGraph’а в целом, что в какой-то мере сдерживало наше развитие. В.Е.: Дело в том, что на протяжении последних пяти лет в ParaGraph’e каждые полгода возникал вопрос: а зачем нам столько художников? [кАк): А сколько всего художников в ParaGraph’e? В.Е.: Художников там много, но большинство из них—«настоящие», они компьютерную анимацию делают, а мы вроде бы как и не художники: непонятно чем занимаемся, буквы какие-то—кому это надо? В общем, этот вопрос возникал неоднократно, и, может быть, к лучшему, что он наконец решился. Александр Тарбеев: Еще в давние времена, на заре ParaGraph’а, начальство уже интересовалось: а когда все шрифты сделаем, чем мы будем заниматься? Э.Я.: Быть младшим сыном в семье довольно безопасно, ты накормлен и одет, но, увы, не очень почетно, и считаются с тобой соответственно. [кАк): Давайте поговорим о предыстории. С чего начинался ParaType? В.Е.: С ParaGraph’а. ParaGraph сначала был просто хорошей компанией: все были знакомы друг с другом либо вместе работали, либо вместе учились. А когда ParaGraph решил организовать собственное шрифтовое направление, нас всех туда постепенно перетащили. В то время в ОНШ (Отдел наборных шрифтов (1938–1993 гг.) НИИ полиграфического машиностроения—единственный производитель шрифтов в бывшем СССР—прим. ред.) почти уже не платили, да и работы там не было. Хотя многие из нас там проработали много лет. Например, Л.А.Кузнецова и И.С.Слуцкер—лет по 40. Лично я—18 лет. [кАк): Сколько, по вашим подсчетам, за весь советский период было сделано шрифтов, которые реально работали? В.Е.: Это на самом деле два вопроса: сколько шрифтов было всего, и сколько было тех, которыми можно было работать. Всего в ОНШ было сделано порядка полутора сотен шрифтов (не начертаний, а именно гарнитур), включая особую графику: индийские, арабские и т.п. Гарнитур русско-латинской графики было больше 80. В это число входят шрифты центральных газет, которые были монопольными и не могли больше никем использоваться, картографические шрифты, шрифты для пишущих машинок. Например, в ОНШ делали шрифт для пишущей машинки Брежнева—жутко был секретный заказ—с очень крупными буквами. Назывался он «Прогресс». В общем, даже за вычетом всего этого, оставалось довольно много нормальных гарнитур, но ведь никто не был заинтересован в их освоении. Я писал об этом в статье про Лазурского (см. кАк Ь2, стр. 89–93—прим. ред.). Вот, к примеру, гарнитура Банниковская была освоена, но в результате интенсивной эксплуатации матрицы быстро выгорели (речь идет о линотипном наборе), а поскольку их больше никто не заказывал—шрифт исчез из употребления. Это было в середине 60-х гг. И всю художественную литературу снова стали набирать Литературной—проверенной и распространенной. В советское время вообще никому не нужны были новые шрифты, разве что главным художникам издательств. Заставить типографию остановить линотип, зарядить новый комплект матриц, а потом полсмены его еще и проверять—они же с выработки получали—было очень сложно. А.Т.: Тогда вообще типография командовала издательством, поскольку набор делали в типографии. В.Е.: Ну да, телега стояла впереди лошади. Художественный редактор при выдаче заказа художнику предупреждал, что типография, скажем, номер пять, где будет печататься издание, располагает только Литературной в таких-то кеглях (но без курсива) и Журнальной рубленой в таких-то кеглях (но без латиницы). А в остальном—полная свобода действий. А производственному отделу и технической редакции издательства тоже были не нужны другие шрифты, потому что у них таблицы емкости были только на ту же Журнальную рубленую да Литературную, а считать объем издания вручную никому не хотелось. [кАк): Так какое же количество реально функционирующих шрифтов насчитывала советская типографика к середине 80-х? В.Е.: Реально—от пяти до десяти в масштабах страны, а в одной отдельно взятой типографии—две-три гарнитуры, не более. С приходом фотонабора эти цифры увеличились за счет гарнитур, поставляемых в комплекте с импортной техникой, но сразу было видно, что эти шрифты «made in», что они для нас чужие: как увидишь «д» с такими же длинными ногами, как у «р»—значит, это Gill Sans фирмы Monotype Corporation. Стенли Морисон, кстати, пробы подписывал—я сам видел в музее. Зарубежные коллеги, конечно, знали дело, но они к кириллице относились как к письменности какой-нибудь дикой народности. Как будто у нас не было 400-летней истории книгопечатания и 100-летней традиции шрифтового дизайна. Ну, а потом появились компьютеры, произошел информационный взрыв и все посыпалось. Наш бывший президент Степан Пачиков неоднократно говорил в своих интервью, что персональный компьютер убил коммунизм—и в этом есть доля истины. А.Т.: А вместе с компьютерами в России появилась потребность в компьютерных кириллических шрифтах. И уж если вспомнили Степана Пачикова, то можно еще раз сказать о том, почему ParaGraph не интересовался никогда шрифтами (кроме тех кратких счастливых моментов, когда они продавались и приносили какие-то деньги, но это было давно). Так вот, Степан Пачиков впервые столкнулся с персональным компьютером, когда какой-то его приятель иностранного происхождения попросил сделать возможным русский набор на его лаптопе. И Степан решил проблему русского шрифта. В.Е.: Он тогда работал консьержем в доме для иностранцев, и все считали его полковником КГБ, потому что меньше чем полковника там бы не посадили. А.Т.: Ну да. А поскольку проблема со шрифтом решена, то зачем ею еще заниматься? В.Е.: Нет, в самом деле, я Степану очень благодарен за то, что он все-таки выучил слово «шрифт» в конечном итоге. А.Т.: Ну что ты! Он его забыл! В.Е.: Он его все же выучил сначала, а потом уж забыл. И потом, он все-таки терпел нас целых семь лет. Все ведь могло случиться гораздо раньше. Э.Я.: Скорее здесь следует вспомнить не Степана, а Андрея Скалдина, одного из соучредителей ParaGraph’а, который организовал отдел шрифтов и был его первым начальником. Собственно, от Степана никто и не требовал знания и любви к шрифтам. Его задачей было дать хорошим людям возможность заниматься любимым делом—наукой, программированием, шрифтами, и мне кажется, он с этим успешно справлялся многие годы. [кАк): Для широкой общественности: кто такой Степан Пачиков? А.Т.: Степан Пачиков—основатель ParaGraph’а и его первый президент, ныне простой американский миллионер, живет и здравствует в Калифорнии… В.Е.: Являясь одновременно вице-президентом Silicon Graphics. Именно он успешно продал ParaGraph Silicon’у. Сейчас, может быть, он уже подумывает о том, как бы открыть там новую фирму. Там ведь это все просто: основал—раскрутил—продал—снова основал—снова продал. У них все время так. Это для нас здесь—мировая катастрофа, потрясение основ… А.Т.: Нам говорили: это же отлично! Мы отпускаем вас на свободу! Э.Я.: Silicon Graphics—хорошая фирма. Жаль, что разработка кириллических шрифтов не является их основным делом. [кАк): Вернемся к началу. ParaGraph стал делать шрифты тогда, когда возникла потребность кириллического компьютерного набора. В.Е.: Первую компьютерную кириллицу сделали люди, которые не имели специального графического образования, но имели доступ к технике. Шрифты эти были ужасными. Это была первая волна наших компьютерных шрифтов, абсолютно непрофессиональных. Но люди, которые их делали, к счастью, почувствовали, что делают что-то не так. Программисты всегда были очень сообразительны. А.Т.: Они быстро перестали делать шрифты. В.Е.: Но спрос на шрифты рос со страшной скоростью. Впервые за многие годы возникла реальная общественная потребность в новых шрифтах. Возникла благоприятная экономическая ситуация. Мы, безусловно, от этого выиграли. Я, например, перестал себя чувствовать последним динозавром, представителем вымирающей профессии. До этого я больше десяти лет сидел в ОНШ—с 1973г., с тех пор, как меня туда распределили после института. На моей памяти множество народу приходило и уходило, но никто не оставался. Потом в ОНШ пришел Саша Тарбеев. А потом началась перестройка. И обнаружилось, что «шрифтов надо». И сразу прибежали с лопатами разные другие люди, которые стали эту новую экономическую потребность «окучивать». И этими самыми лопатами грести деньги. Был период—года три, наверное, примерно с 88-го по 91-й—когда можно было очень много денег нагрести таким способом. А.Т.: И сразу появились организации, которые бросились делать шрифты. Их тогда было штук пятнадцать в одной Москве. В некоторых работали профессионалы, конечно, но в большинстве из них сидели люди, которые поняли, что нужно срочно «ковать». Они подчас занимались откровенным пиратством: просто брали оттиски шрифтов, скажем, Полиграфмаша, или книги по шрифтам доставали, и очень быстро оцифровывали, никого не спросясь. И пока на этом легко можно было заработать, они этим занимались. Как только рынок был насыщен, они переключились на другие виды деятельности: на оргтехнику, например: стали папочки кожаные продавать. Ну и слава Богу, конечно. В.Е.: А мы не могли так работать. Мы делали каждый шрифт долго, зато и на результате эот сказывалось с лучшей стороны. Но, помимо качественного дизайна, надо было наладить правильную техническую обработку, чтоб шрифты не подвешивали компьютер, а затем—правильное их распространение. Вообще наша библиотека шрифтов—плод деятельности не только дизайнеров, но всего коллектива отдела. И только примерно к 1995 г. мы более или менее научились делать шрифты в новых условиях. [кАк): Нам кажется, что сейчас ситуация снова меняется в лучшую для вас сторону. Народ наконец стал понимать, что программный продукт надо приобретать легально. Выросло число организаций, для которых собственное реноме дороже сэкономленных на покупке шрифта денег. Да и вообще, у пользователя появилось чувство самоуважения, он понимает, что воровать нехорошо. Кроме того, сервис-центры обычно для вывода пленок требуют шрифты ParaType. В.Е.: Не знаю, мы по своей зарплате этого не почувствовали никак. А.Т.: Увеличение количества продаж, действительно, наблюдалось в прошлом году, но очень незначительное. Это при том, что в России зарегистрировано несколько тысяч издательств: можно было ожидать почти вертикального графика, если бы все они вдруг начали покупать шрифты (ведь каждое издательство два–три наших шрифта уж наверняка эксплуатирует). Если представить себе сумму возможных продаж, а потом представить, что мы получаем хотя бы 1% от этой суммы, то наш дом светился бы огнями и компьютерами Macintosh в каждом углу. Более того, чтобы достать шрифт, сейчас не нужно даже ехать на «Горбушку»—его можно скачать из Интернета совершенно бесплатно. В.Е.: Есть такие добрые люди, которые выкладывают на свои сайты шрифты в качестве приманки—для увеличения посещаемости. Иногда просто по наивности. В Курчатнике, например, много таких. Саша все время их отлавливает. Мы им уж и письма писали, что нехорошо так делать. А.Т.: Ответы на первое письмо были всегда примерно одинаковыми: «А вы докажите, что это вы сделали». Тогда я отправлял второе письмо, где приводил выдержки из Закона об авторском праве, по которым получалось, что вовсе не мы должны доказывать, а они, причем, возможно, в суде. После второго письма все обычно с извинениями отвечали, что шрифт уже убран с сайта. То есть люди понимали, что, вероятно, прав я, а не они, поскольку не они сделали шрифты, а кто-то другой. А последнее время становится все хуже и хуже: народ начинает просто материться в ответ. Дескать, засуньте ваши легальные шрифты сами знаете куда. В.Е.: Мы же все советские люди: зачем платить за то, что можно просто спереть? [кАк): По поводу авторских прав, кстати: кому сейчас принадлежат права на всю вашу библиотеку, сделанную с 1989 по 1997г.? А.Т.: Авторские права делятся на неимущественные и имущественные. Неимущественные, такие как право на имя, на неприкосновенность произведения и т.п., принадлежат авторам, то есть бывшим сотрудникам фирмы ParaGraph. Но очевидно, что в России это ничего не значит: кому интересно, что какой-то там Ефимов что-то сделал. А все имущественные права принадлежат работодателю. И все зависит от того, интересно ему охранять эти права или неинтересно. ParaGraph’у оказалось—на мой субъективный взгляд—неинтересно. [кАк): А почему вы не решили этот вопрос самым простым способом: взять на работу одного-двух юристов… А.Т.: Цитата из Степана Пачикова: «Юрист—это очень дорого стоит». Даже система учета продаж была налажена всего два года назад, и работает не у всех наших дилеров. Мы не всегда представляем себе, какие именно шрифты ими продаются. [кАк): Каковы ваши отношения с остальными отделами ParaGraph’а? В.Е.: ParaGraph всегда занимался несколькими направлениями одновременно. Со временем от него стали отпочковываться разные фирмы. Скажем, есть такой текстовой редактор Lexicon, так вот его разработка вначале частично происходила в ParaGraph’е. Была какая-то шахматная группа. Последнее, что от ParaGraph’а отлетело перед нами—ParaScript—люди, участвовавшие в разработке системы распознавания рукописного текста. И вдруг оказалось, что 3-D гораздо интереснее и перспективнее, чем все остальное, с точки зрения руководства фирмы и дирекции московского офиса ParaGraph’а. А сначала просто был отдел компьютерных игр. Потом все это переросло в трехмерные формы. Потом они стали работать в Сети и вышли на мировой уровень, сумели заинтересовать Silicon, который работает в том же направлении, помимо производства железа. А шрифты всегда были побочной ветвью в ParaGraph’е. Нас даже несколько стеснялись, как стесняется американский миллионер своего папы—итальянского гангстера. Никто не любит теперь вспоминать, как сотрудники ParaGraph’а в свое время получали зарплату за счет того, что продавались несколько шрифтов. А сейчас там стали мыслить совершенно астрономическими суммами. А.Т.: Конечно, мы не можем принести миллионы долларов. Но для того, чтобы шрифты приносили деньги, в них надо вкладывать хоть что-то. А мы даже не могли зарегистрировать наши шрифты, потому что это опять-таки стоило денег. Есть даже страшное подозрение, что это делалось специально: если бы у нас были патенты на все наши шрифты, может быть, нас бы и не купили. Э.Я.: Так, стоп. Похоже, мы опять зациклились на обсуждении больной темы. Давайте оставим эмоции и мечты о богатстве. Мы живем и работаем в своей стране и выпускаем, кстати, кириллические шрифты, т.е. знаем, на что идем. Уверяю вас, что как только защищать шрифты станет выгодно, мы будем их защищать. И, похоже, вы правы, это время не за горами, по крайней мере мы уже продумываем некоторые шаги. [кАк): Зачем Silicon Graphics покупал ParaType, если не собирался заниматься кириллическими шрифтами? Это же бессмысленно. Э.Я.: Покупали не шрифтовой отдел, а ParaGraph в целом. Изначально Silicon Graphics и хотел купить только отдел мультимедийных технологий, но в результате была куплена вся фирма, и теперь происходит закономерная реорганизация. В.Е.: Возможно, на момент покупки они просто не знали, что им предлагается. Они просто на всякий случай решили купить все сразу, а уж потом разобраться, что нужно, а что нет. А если бы замешкались—мог купить еще кто-нибудь: переговоры о продаже велись с несколькими фирмами. [кАк): И каким образом вы собираетесь жить дальше? В.Е.: Сейчас пока идет разговор об образовании самостоятельной фирмы, которой Silicon передаст права на интеллектуальную собственность бывшего отдела шрифтов ParaGraph’а—на библиотеку шрифтов, на программные продукты, на торговые марки. [кАк): Кто владелец этой самостоятельной фирмы? Э.Я.: Контрольный пакет будет принадежать мне, и небольшие доли—нескольким сотрудникам. Таковы были условия продажи. [кАк): На каких условиях вы собираетесь сотрудничать в дальнейшем? Э.Я.: Это пока в процессе обсуждения. Формально мы еще числимся в ParaGraph’е, а самостоятельная фирма, которая будет называться ParaType, находится в стадии оформления. В числе прочих организационных вопросов обсуждаются и условия трудовых соглашений с дизайнерами. Мне хочется, чтобы новая фирма по возможности сохранила все лучшее, что было в ParaGraph’е и освободилась от прошлых проблем. Основная цель очевидна: выпускать как можно больше шрифтов профессионального качества, и условия должны этому способствовать. В.Е.: Мы хотим продолжать делать то, что мы делали. Возможно, новый ParaType будет функционировать по схеме FontShop: художники работают по договору, а фирма занимается только технологическими процессами и организует сеть продаж. Время покажет. [кАк): То есть вы продолжите работу как единая команда? А.Т.: Пока у нас был общий дом под названием ParaGraph и можно было работать—команда, конечно, была. А сейчас крышу сняли, стенки разобрали—я не уверен в том, что мы не побежим в разные стороны деньги зарабатывать. Семью ведь кормить надо, ну и так далее. В.Е.: Я знаю, что могу зарабатывать деньги только одним способом—нынешним. Поэтому мне, вероятно, деваться будет некуда. Любовь Алексеевна Кузнецова, наверное, тоже останется. А.Т.: А вдвоем они все равно не выживут. В последнее время ParaType зарабатывал на шрифтах приблизительно столько же, сколько съедал—прибыли не было. Поэтому организовать новую фирму без свободных денег—а их сейчас нет—будет чрезвычайно трудно. Мне кажется, что можно было бы заработать деньги на графическом дизайне, приостановив на время выпуск шрифтов, но Эмиль на это не согласен. Он говорит, что это не наша миссия. Э.Я.: Действительно, мы тратили ровно столько, сколько зарабатывали, и свободных денег у нас нет. Но, во-первых, нам очень помогает ParaGraph, во-вторых, мы люди скромные и работящие, т.е. способны заработать на свои основные нужды. Вообще, я смотрю на ситуацию с оптимизмом. Более того, я уверен, что у ParaTyp’а хорошие перспективы. Надеюсь что через какое-то время эта убежденность перейдет и на сомневающихся, и мы останемся единой командой. [кАк): Эмиль, а почему вы против того, чтобы зарабатывать деньги как обычная дизайн-студия, выполняя заказы на разработку фирменных стилей, упаковки и т.п.? Э.Я.: Мне это не кажется интересным, дизайн-студий много, а ParaType один. Обидно, если лучшие дизайнеры шрифта ради куска хлеба будут заниматься рекламными поделками. Еще более печально, если они отнесутся к этому серьезно и переквалифицируются в дизайнеров-графиков, а инженерам и отделу маркетинга покажется, что в этой области зарабатывать легче. Вот тут уж действительно можно будет говорить о тяжелом будущем нашей типографики. Гораздо правильнее, на мой взгляд, попробовать построить устойчивый бизнес на шрифтовом деле. Пусть не сверхприбыльный, но обеспечивающий достойное существование его участникам. Эта задача непростая и поэтому интересная. А.Т.: А мне кажется, Эмиль просто не хочет рисковать. [кАк): Эмиль, а как вообще случилось, что вам удалось выкупить ParaType? Э.Я.: ParaGraph не хотел смерти шрифтового бизнеса как такового, но, с другой стороны, нам тяжело было сосуществовать в одном юридическом лице с такими разными бизнес-моделями. Мне кажется, они были рады, когда я предложил им выкупить отдел. Поскольку никто, кроме меня, к ним с таким предложением не обращался, то и выбор моей кандидатуры не был осложнен какими-то сомнениями, и условия выкупа оказались довольно льготными. А.Т.: На самом деле, выкупить еще не удалось, а если и удастся, то только через пять лет, на деньги, заработанные все теми же самыми художниками и инженерами, то есть нами. Абсурдно, но люди будут пытаться заработать деньги, чтобы вернуть сделанное ими же. А другие варианты существования—и того хуже. Шрифт никому сейчас не нужен. Э.Я.: Саша—человек радикальных взглядов, но капитализм все-таки лучше, чем коммунизм, и лозунг «грабь награбленное» хотя и соблазнителен, но противозаконен. А.Т.: Оба хуже. И что-то я не помню, чтобы я призывал кого-то грабить. Данное интервью складывалось из нескольких бесед в течение января—февраля 1998 г. P.S. ParaType продолжается И еще неожиданная, но приятная новость: на конкурсе шрифтов, организованном нью-йоркским Type Directors Club* в январе 1998 г., в номинации нелатинских шрифтов (Non-Latins) наряду с другими премированы шрифты трех наших художников: арабский шрифт Куфи дизайнера ParaType Любови Кузнецовой, армянская гарнитура Маргарит дизайнера ParaType Манвела Шмавоняна и кириллические шрифты ФаРер и Две Круглых московского дизайнера Юрия Гордона, лицензированных ParaTyp’ом. Еще раз поздравляю виновников этого мирового признания наших шрифтов. И, с моей точки зрения, это событие лишний раз подтверждает, что МЫ ДОЛЖНЫ ПРОДОЛЖАТЬ ДЕЛАТЬ ШРИФТЫ. Процесс не должен останавливаться.
Каждому из респондентов было предложено заполнить три категории: любимая гарнитура, нелюбимая гарнитура и самая популярная в 1997 г., в каждую из которых предлагалось внести до трех гарнитур. Они получали соответственно месту 3, 2 и 1 очко при подсчете. Результаты опроса Parsek «достал жутко» 43% опрошенных. Импортный голландский продукт Trixie «жутко надоел» 20%. Далее в порядке убывания неприятия следуют: Proun, Decor, Officina (некоторых снобов пугает ее популярность), Inform, Pragmatica, Futura, Ижица. Сравнительно немного нареканий было в адрес Times’ов — они не вызывают уже даже отрицательных эмоций. В целом дизайнерская масса отвергает любые часто употребляемые акцидентные гарнитуры. Самая любимая гарнитура Но какой же из них отдает свои предпочтения большинство? 38% опрошенных назвали в числе своих любимых гарнитур FreeSet. Некоторые указывали также любимое начертание, причем как жирное, так и светлое, но никак не полужирное. Однако ни один из них не высказал по этому поводу никаких комментариев. Таким образом, любовь дизайнерских масс к этому шрифту остается необъяснимой. Зато для занявшей второе место по количеству влюбленных в нее Officin’ы (Sans, Serif или обеих вместе) респонденты не пожалели комплиментов — «чудная в полосе набора», «прозрачная». Наиболее оригинальное замеченное достоинство—«хорошо растрируется». Третье место несколько неожиданно занял TextBook—вариация классической советской Букварной гарнитуры. Заметное число наших современников любят также Bastion Kontrast за убористость, чистоту, плотность (как за это можно любить?) и GillSans—«идеальный в крупных кеглях» и «абсолютно адекватно» адаптированный. К сожалению никто не указал, какую из трех известных адаптаций он имеет в виду—сделанные в AТРИ Агронского и Абрикосова или TypeMarket’овскую. Некоторые респонденты признались в любви также Garamond’у и Футурис’у. В числе любимых были названы такие редкости как: Democratica (Emigre), Брусковая газетная («Ленполиграфмаш»), NIKI WillRobinson, LetterGothic, Две Круглых (Ю.Гордон), Perspective. Самая популярная гарнитура САМОЙ ПОПУЛЯРНОЙ ГАРНИТУРОЙ 1997 года признана Officina—ей отдали свои голоса более 70% опрошенных дизайнеров. Эркен Кагаров назвал ее «cамым «дизайнерским» шрифтом года». Второе место досталось надоевшей всем Trixie, и только третье—«самому любимому» FreeSet’y. Весьма популярны в прошлом году были также: Pragmatica, которую хотя неохотно (потому как скучно), но приходится использовать «как body» (т. е. в мелкокегельном наборе), «занимающий место Pragmatic’и в рекламе» Futuris, российский экспортный продукт Rodchenko, «самый употребляемый для рекламных заголовков» AdverGotic, а также второй в списке представитель «грязного» стиля—Crush. Усредненный российский дизайнер любит… Несколько менее популярны египетские антиквы, моноширинные и «грязные» шрифты. Классические антиквы набрали во всех категориях минимум очков. Названы: Garamond (ClassicRus), Bodoni, Miniature, ScoolBook, NewBaskerville, Didona, Times’ы, и один раз среди нелюбимых—Лазурский. Интересно, что не нашлось почти никого, кому бы не нравился FreeSet — адаптированное В.Ефимовым творение Адриана Фрутигера (кстати, автора Univers’a). Его либо любят, либо признают популярным. Найти аналогию такой всеобщей любви в социальной жизни или в искусстве я не смог. В России никто (!?) не любит Trixie (название идет от женского имени Беатрис). Странно, что среди популярных гарнитур не был упомянут ITCGaramond, встречающийся на мой взгляд, на каждой второй журнальной странице. По-видимому, и он надоел. Самую радикальную анкету прислал С.Кужавский, где любимыми названы три моноширинных шрифта (но не Courier). В целом шрифтовая ситуация в стране оценена большинством дизайнеров позитивно. По словам Игоря Гуровича, в 1997 г. «стало меньше беспредела с буквами», если не считать празднования 850-летия Москвы, которое было отмечено разнузданной шрифтовой оргией. кАк Многоточие 13 января мы провожали в последний путь человека, чья кончина собрала на Калитниковском кладбище множество людей. «Его славное имя останется в истории графического дизайна»,—сказал там Юлий Перевезенцев. «Сегодня мы провожаем целую эпоху отечественной культуры»,—сказал Валерий Акопов. Имя этой эпохе—Андрей Дионисьевич Крюков. В пятидесятые, шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы он возглавлял Творческую мастерскую прикладной графики Московского городского отделения Художественного фонда РСФСР, в просторечии—«Промграфику». Мастерская на улице Немировича-Данченко была в застойные времена оазисом среди пустыни, профессиональным Олимпом, где были собраны лучшие творческие силы. Это было подлинно живое место, ставшее центром кристаллизации московской школы графического дизайна. Учителем в этой школе был Андрей Дионисьевич. Он учил профессиональной ответственности, такой требовательности к себе, какая и не снилась нынешнему поколению, гордо пишущему на своих визитных карточках «графический дизайн». А тогда слова «прикладная графика» были определением весьма сомнительным, и Андрею Дионисьевичу приходилось отстаивать их, пробивась сквозь всеобщее непонимание и пренебрежение. Мое интервью с ним, опубликованное в журнале «Реклама» в 1987 г., называлось «Прикладная графика вчера, сегодня и…». Оно заканчивалось словами Андрея Дионисьевича: «Своей отсталостью, полным пренебрежением к прикладной графике мы выстрадали необходимость решительных перемен. Именно сейчас, я надеюсь, отношение к ее роли изменится—что называется, жизнь заставит. У нашей прикладной графики большое будущее». Предсказания Андрея Дионисьевича сбылись—жизнь действительно заставила, хотя надежды на большое будущее по-прежнему остаются надеждами. Пока определенно можно говорить лишь о «большом прошлом». И то, что им теперь можно по-настоящему гордиться—во многом заслуга Андрея Дионисьевича. «Я не знаю другого человека, у которого был бы столь же абсолютный глаз, как бывает абсолютный слух»,—сказал о нем Валерий Акопов. Своим даром Андрей Дионисьевич щедро делился с несколькими поколениями графиков. Он был ярким, крупным художником. И при этом—широким человеком, не навязывавшим свое мнение, всегда приветствовавшим любые творческие направления, за которыми стоял серьезный профессионализм. Он пригласил в Художественный совет Мастерской Михаила Аникста, Максима Жукова, Евгения Добровинского. На открытых еженедельных заседаниях совета на глазах у всех формировался «гамбургский счет» профессии, формировалась Школа. 21 мая ему исполнилось бы 75. Владимир Чайка предложил в этот день принести всем дизайнерам-графикам по одной своей свежей работе в Мастерскую на Немировича-Данченко и устроить выставку в память об Андрее Дионисьевиче Крюкове (улица Немировича-Данченко, правда, называется теперь «Глинищевский переулок», но номер дома прежний—5\7). Ежедневными памятниками Андрею Дионисьевичу остаются и все вывески Калининского проспекта—от свободного рукописного росчерка «Октября» до гарамонистой «Сирени». И эмблема на Московском Доме композитора. И на Доме художника на Кузнецком мосту. И на каждой пластинке фирмы «Мелодия». И на каждой тетрадке фирмы «Восход»… А главное, как писали в некрологах, «светлая память о нем навсегда сохранится в наших сердцах». И это правда. Сергей Серов
Журнал [кAк) / оригинал статьи |
